Последние загадки лабиринтов

Для меня, после 10 лет исследования каменных лабиринтов в восточной части Финского залива, оставались только два нерешенных вопроса, касающихся этих памятников 13–19 вв. Первый вопрос – контекст и значение «внутренних» лабиринтов. Про них можно сказать однозначно лишь то, что это более позднее ответвление традиции, условно, «морских» лабиринтов. Традиция упрощенная, более примитивная и перенесенная на иную идеологическую почву. При этом если расположение островных лабиринтов ясно указывает на их контекст (морские промыслы 18–19 вв.), то с внутренними лабиринтами совершенно не ясен – у них полностью отсутствует привязка к каким-либо общим природным и антропогенным признакам (рис. 1).

Рис. 1. Один из внутренних лабиринтов возле Юля-Урпала расположен просто на полянке в лесу. Рядом нет ничего примечательного. Фото автора, 2020 год.

Во всех известных случаях они располагаются просто в лесу, где-то ближе к деревне, где-то дальше, где-то рядом есть река или озеро, где-то нет ничего. Это резко контрастирует со 100% привязкой морских лабиринтов к местам промыслов 18–19 вв. Более детальное исследование этих памятников у нас затрудняется как малым количеством объектов, так и уничтоженным за годы советской власти культурным ландшафтом в западной части Выборгского района. Существовавшая тут до войны сеть финских поселений, дорог и угодий давно заброшена и заросла лесом, соотнесение локальной топонимики и сам поиск в таких условиях является непростым занятием. Если в случае с каменными лабиринтами, располагающимися на морских берегах и островах, количество информации уже перешло в качество её осмысления, то относительно «внутренних» лабиринтов юго-восточной Финляндии и примыкающего к ней Выборгского района современной России, мы еще находимся на стадии сбора и систематизации сведений об этих объектах.

Что касается второй загадки, то недавно она получила разрешение – паззл сложился в непротиворечивую и удивительную картину. Суть проблемы была в «неправильной» схеме центральной части трех изображений простых спиральных лабиринтов – настенной мозаике на сельском амбаре 1886 года у нас в Кингисеппском районе (рис. 2), зарисовке одного шведского лабиринта и выкладке одного из финских каменных лабиринтов. Когда мы фиксировали в 2019 году это настенное изображение, то первой мыслью было, что это кто-то видел лабиринт, но плохо запомнил схему и воспроизвел, как по памяти вышло.

Рис. 2. Изображение на стене деревенского амбара 1886 года постройки явно носит обережный характер. Кингисеппский район, от моря около 50 км. Фото автора, 2019 год.

Короче, ошибка. На мой вопрос относительно шведского аналога, Джон Крафт ответил, что сам этот лабиринт не сохранился, а его схему зарисовывал уже старый человек, по памяти, который, скорее всего, додумал схему, как ему виделось. В общем, всерьез воспринимать эту зарисовку он не рекомендовал. Третий аналог, в виде каменного лабиринта в Финляндии, центральную часть которого финские археологи «исправили» завершив её в правильную спираль, типа как на известных мне «внутренних» лабиринтах Юля-Урпала-1-3.

При этом след изначальной, «неправильной» кладки на земле остался и был идентичен двум предыдущим примерам. В своей недавно вышедшей книге «Исторические каменные лабиринты Севера России» я детально рассматривал эту проблему на страницах 193–195. Три примера из трех стран уже указывали на явную неслучайность такого искажения схемы спирали. Но что это могло означать? Понятны было только две вещи – намеренность и распространенность этого явления в 19 веке.

Также по теме

Анонсируя новую книгу, вкратце пересказывать ее содержание, пожалуй, бессмысленно и банально – заинтересованный читатель приобретет и прочитает, а незаинтересованному и пересказ ничего не добавит. Поэтому в этом анонсе я вкратце раскрою бэкграунд данной работы – что стоит за этой книгой, контекст исследования.

Ответ на этот интригующий вопрос оказался настолько прост и очевиден, что заметить его было сложнее всего. Он обнаружился в статье Р. Шелтона, опубликованной в недавнем номере журнала «Caerdroia». Эта крайне интересная статья посвящена изучению схем балтийских лабиринтов по данным 1840-х годов. В ней действительно приводится несколько примеров биспиральных лабиринтов именно с таким центром. Более того, давно известная мне схема биспирального лабиринта, несохранившегося на о. Хяро, и приведенная в книге П. Уйно «Ancient Karelia», также вписывается в эту канву, как и зарисовка лабиринта на Южном Виргине, выполненная К. Бэром в 1838 году. Правда, в этих случаях данный момент был не столь выражен и потому визуально просто не соотносился с тремя вышеуказанными примерами, к тому же он являлся составной частью более сложной схемы. Теперь все окончательно сложилось в логичную картину, дающую ключ и к проблеме происхождения «внутренних лабиринтов». Итак, схема трех рассмотренных мной в книге примеров спиральных лабиринтов с «неправильной» центральной частью, является всего лишь одной «вынутой» спиралью из схемы «морского» биспирального лабиринта. Естественно, при таком подходе «съехали» пропорции и центральная часть сжалась, подчеркнув озадачившую меня деталь (рис. 3).

Рис. 3. Происхождение «неправильной» центральной части некоторых спиральных лабиринтов.

Можно сказать, что одной загадкой лабиринтов стало меньше, но и это еще не все. Сделанное открытие также однозначно указывает, как именно «внутренние» спиральные лабиринты происходят от «морских» биспиральных, являясь всего лишь упрощенной моделью их центральной части. Завершая логическую цепочку, мы видим, что обычная спиральная схема, как у лабиринтов-спиралей Юля-Урпала-1-3 является более упрощенной схемой, что указывает на нее как на еще более позднюю версию этой традиции.

Для чего это все могло быть нужно? При рассмотрении подобной эволюции схем становится очевидным, что для «материковых» жителей, лабиринт представлялся упрощенно, спиралью, но именно центральная часть оставалась тем элементом, который отделял обычную спираль от лабиринта и указывал на преемственность «внутренних» лабиринтов от «морских».

Более того, эта деталь является единственным сохранившемся элементом от самой первой схемы балтийских лабиринтов – классических «трояборгов», от упрощения которых произошли биспиральные лабиринты. Выкладка на амбаре 1886 года показывает то, что эта традиция существовала в конце 19 века, т.е. ответвление «внутренних» лабиринтов от «морских» могло произойти примерно в середине 19 века, на что указывает и дата возведения одного из «внутренних» лабиринтов в Финляндии. Далее вновь возникают вопросы: если на Балтийском море лабиринт в 18–19 вв. был своеобразной личной обетной практикой при соприкосновении с опасной стихией в условиях морских промыслов (рыбная ловля, добыча камня на островах, лоцманская проводка судов и пр.), то что могла означать его «лайтовая» версия на материке? Могли ли эту традицию перенять, например, лесорубы, чей труд также тяжел и опасен? Или охотники? Или их выкладывали крестьяне, как оберег для защиты скота от волков и росомах (на что есть ряд указаний, к тому же обетные и обережные значения весьма близки в местном религиозном контексте)?

Чтобы обоснованно ответить на эти вопросы, необходимо изучить контекст происходившего в 19 веке в окрестностях, где известны «внутренние» лабиринты. В первую очередь, это касается промыслов и хозяйственного освоения местности на тот период.

Также по теме

Данная статья в виде доклада была прочитана в далеком 1842 году, издана в Санкт Петербурге в 1844, и является первым в России (и одним из первых в Европе) "шагом в лабиринт" – первой попыткой, если не разгадать значение каменных лабиринтов, то хотя бы обозначить саму проблему. Несмотря на то, что в Европе до сих пор ни одно толковое исследование каменных лабиринтов не обходится без упоминания работы К.Э. фон Бэра, в России, из-за того, что статья была написана на немецком языке, она до сих пор остается малоизвестной.