Природные явления, необычные происшествия и мифологические представления на страницах белорусской мемуарной литературы XVI–XVII веков

Период XVI–XVII вв. является временем зарождения мемуарной литературы на белорусских землях. В эти века свои воспоминания записывали представители образованного населения из числа аристократии и духовенства. Мемуары того времени еще были близки к летописным произведениям, однако в центре внимания уже была личность автора, а не государство. Вместе с тем, и летописи, и хроники, и мемуары XVI–XVII вв. являются своеобразным зеркалом, в котором отражается личность автора, его мировоззрение и интересы. А через личность мемуариста и летописца мы можем увидеть портрет если не всего общества, то его отдельных слоев. Можно уверенно утверждать, что в мемуарах, как и в памятниках летописания Великого Княжества Литовского, отразились наиболее распространенные, устойчивые и типичные представления, которые были характерны для населения в XVI–XVII вв. [12: 11, 18–19], так как авторы сами являлись носителями этих представлений. В определенной степени не было существенной разницы между шляхтой и крестьянами в области мировоззрения.

В данной работе будут рассматриваться представления об окружающей среде, как реальной, так и мифологической, отраженные на страницах мемуарной литературы XVI–XVII вв. Внимание уделяется сообщениям про астрономические и атмосферные оптические явления; об аномальных погодных явлениях; о необычных животных; о религиозных и мифологических представлениях, образах и персонажах.

Следует отметить, что некоторые записи могут одновременно относиться к нескольким категориям и сочетать сведения различной тематики.

В XVIII в. количество произведений мемуарной литературы значительно увеличивается. Изменения касались также и содержания. Как отмечает Адам Мальдис, мемуаристика существенно обогатилась в жанровых отношениях и расширила тематические границы. Так, например, в мемуарах XVIII в. стали отображаться личные внутренние переживания авторов. В произведениях можно найти элементы подсознательного и «начала современного психоанализа». Брестский каштелян Мартин Матушевич был, пожалуй, первым в мемуаристике Беларуси, кто описал свои сны [6: 46, 54]. Представления о погодных и астрономических явлениях, колдовстве и сверхъестественных силах в мемуарной литературе XVIII в. описал Адам Мальдис в своей книге «Беларусь у люстэрку мемуарнай літаратуры XVIII стагоддзя: нарысы быту і звычаяў» [6: 59–64]. В то же время сообщения с подобной тематикой в произведениях предыдущих веков не рассматривались комплексно, поэтому в данной работе мы обратимся к ним.

Астрономические и атмосферные явления

В воспоминаниях новогрудского шляхтича Самуэля Ивановича Маскевича (около 1580–1642) встречаются описания некоторых небесных явлений, которые, очевидно, так удивили автора, что он не смог не упомянуть о них. Например, он писал о радуге после дождя зимой: «На новый, 1607 год, появилась очень большая и очень яркая радуга, как посреди лета. Был дождь» [2: 29].

Также Самуэль Маскевич упоминает и солнечное затмение в мае 1621 г.: «21, также мая, было страшное затмение солнца, которое ничего доброго не предвещало» [2: 139]. Предыдущая запись от 3 мая в дневнике посвящена тому, как автор присутствовал на смотре войск в Новогрудке, что косвенно указывает на то, что затмение наблюдалось в том же городе или его окрестностях. Проверка сообщения в программе StarCalc 5.73 подтверждает тот факт, что 21.05.1621 г. было частное солнечное затмение, которое можно было наблюдать в Новогрудке: его максимальная фаза – 0,832; начало – в 9 ч. 11 мин. 52 с., максимальная фаза – в 10 ч. 29 мин. 13 с. Окончание – в 11 ч. 51 мин. 36 с. Запись Самуэля Маскевича ярко отражает представления того времени о солнечных затмениях, да и в целом об астрономических явлениях, воспринимавшихся в качестве небесных знаков, которые предупреждают о неблагоприятных событиях [12: 13–16]. К сожалению, в мемуарах нет уточнения, какие именно события связывались с отмеченным затмением.

Это не единственное описание солнечного затмения в мемуарной литературе. В воспоминаниях общественно-политического деятеля ВКЛ, новогрудского подчашего Яна Цедровского (1617 – после 1682) отмечается: «12 августа 1654 г., когда было страшное затмение солнца, в генеральном сражении с московским войском был убит под Шкловом пан Иероним Мирский, единственный сын пана Григория Мирского, стражника Великого Княжества Литовского» [15]. В этом сообщении прослеживается связь наблюдаемого солнечного затмения с войной и смертью известной личности. Подобные представления встречаются также в памятниках летописания ВКЛ, что отражает народное отношение к явлению. Проверка этих данных также подтверждает правдивость сообщения Яна Цедровского. Солнечное затмение действительно наблюдалось в Шклове и его окрестностях 12.08.1654 г.: его максимальная фаза – 0,901; начало – в 10 ч. 27 мин. 36 с., максимальная фаза – в 11 ч. 43 мин. 41 с., окончание – в 12 ч. 59 мин. 17 с.

В дневнике новогрудского подсудка Федора Евлашовского зафиксировано наблюдение кометы в 1577 г.: «В месецы лютым указала се была комета велика на зимным восходе сонца и была час не малый» [7: 18]. Возможно, что в данном случае не совсем верно указана дата наблюдения. В каталогах известны две кометы: комета C/1577 V1, которая максимально приблизилась к Земле 10 ноября 1577 г., и комета X/1577 U1, которая максимально приблизилась к Земле 3 ноября 1577 г. [16] Вероятно, что Федор Евлашовский, допустив некоторые неточности, описывал комету C/1577 V1, которая была видна в Европе до 26 января 1578 г., что близко к февралю, как указано автором в дневнике. Это в некоторой степени объясняет путаницу в данном сообщении.

«Большая комета» C/1577 V1 над Прагой 12 ноября 1577 года. Гравюра Й. Дащитского (1577 год).

 

К слову, наблюдение за данной кометой знаменовало новую веху в истории астрономии. Изучая комету, знаменитый датский астроном Тихо Браге стал первым, кто нанёс научный удар по господствующей в то время теории Аристотеля о том, что кометы являются атмосферными явлениями. Тихо Браге на основании наблюдений сделал вывод о внеземной природе комет [13: 11–13].

Сведения об этой комете сохранились также в церковном поучении о комете 1618 г., рукопись которого хранится в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге. В данном произведении автор излагал ведущие для своего времени астрономические и астрологические взгляды на кометы и старался объединить светское и церковное отношение к этому явлению, однако преимущество отдавал все же церковным взглядам. В поучении упоминается комета в 1577 г. и отмечается, что в год появления кометы родился сам автор поучения, а после кометы «разорение зельное всей земли чрезъ москвитина наступило». Действительно, в 1577 г. начался заключительный период Ливонской войны, в ходе которого на землях современной Беларуси возобновились активные боевые действия. Исследователь трактата, Даниил Святский, пришел к выводу, что автором поучения может быть известный церковный и общественный деятель Речи Посполитой Мелетий Смотрицкий, который родился в 1577 г. [11: 380–381].

Следующее сообщение, несмотря на то что оно происходит не из мемуарных произведений, заслуживает нашего внимания, так как оно сделано «для памяти». В Евангелии XVII в. из коллекции гродненского доминиканца Доминика Сивицкого, содержится интересная приписка, оставленная гродненским протопопом Яном Сашкой. Он сообщает о наблюдении в окрестностях Горницкой церкви (д. Горница Гродненского р-на) 12 августа 1654 г. необычного небесного явления, которое историк Николай Николаев сравнил с наблюдением НЛО: «znak na niebie pokazał sie przez godzine szara, poswiata była rano o godzinie dziewiątey, miesiąc był y gwiazda słuzyła onemu zapewnie» («знамение на небе появилось в сумерках: бледное свечение было утром в девятом часу, месяц был, и звезда ему служила») [9: 116]. Исходя из описания, сложно однозначно определить, о каком небесном явлении идет речь. В то же время следует обратить внимание на тот факт, что дата наблюдения данного явления совпадает с датой солнечного затмения 12 августа 1654 г., которое упоминает Ян Цедровский. Описание явления из Горницы не соответствует обычным описаниям затмений, которые в то время были хорошо известны, однако нельзя исключить некой взаимосвязи наблюдаемых явлений.

Аномальные погодные явления

Информация о погоде волновала людей прошлых веков так же, как и нас сегодня. Неудивительно, что на страницы мемуаров попали сведения об экстремальных погодных условиях, метеорологических явлениях и аномальных временах года.

Ряд записей о погоде содержит дневник Федора Евлашовского. Внезапное наводнение случилось в 1575 г.: «Воды в том року на весне гвалтовные были» [7: 15]. В 1585 г. наблюдалась необычно теплая зима: «Року 1585 зима была барзо тепла; быдло на поли бывало и волы тучоно» [7: 25]. В мае того же года случилась сильная гроза, которая стала причиной пожара в Мышском замке (д. Старая Мышь Барановичского р-на Брестской обл.). Молния также ударила во двор автора, но никто не пострадал: «Мая 26 перун замок на Мыши запалил, который барзо прудко згорел; тогож дня, а подобно в одной године, ударил перун в дворе моем у сырницу и голубинец, але не запалил и не забил ничого» [7: 25].

Мышский замок. Реконструкция.

 

Не менее интересным является сообщение о грозе в мае 1575 г., в котором рассказывается история о том, как собеседнику мемуариста в молодости астролог предсказал смерть от удара молнии в возрасте 60 лет, и как предсказание в итоге сбылось: «Ехавши в Брест, перед Полюбичами были в большом страхе от грозы. Вынуждены были ехать две с половиной мили под частыми суровыми перунами, между нами бившими, не имея где остановиться. Потом, приехав к дому, были у того пана мостовничего¹, а именно в воскресенье 24 июля, между другими разговорами припоминали тот страх от грозы, который мы натерпелись. Он на то рассказал, что ему еще молодому в Кракове какой-то проезжий астролог предсказал, что он умрет от грома в 60 лет, а ему якобы уже с Божьей милости 60 исполнилось (здесь и далее выделено мной – Д.С.). […] А спустя 10 дней после тех разговоров и нашего отъезда, а именно 4 августа, того пана мостовничего убила молния в поле под сосной, под которой он укрылся от дождя» [7: 14–15].

Федор Евлашовский отметил 8 мая 1594 г. сильный снегопад и мороз: «В пяток припала хмара сродзе зимна, спустила снег великий и лежал три дни; померзло от той хмары и зимна и ветру гвалтовного сила людей, по трою индей веспол, а немогли собе помочи. Птатства по гнездах самем видел барзо веле поздыханых; страх был и под дахом седячи» [7: 32].

В мемуарах отмечали не только холода, но и необычное тепло зимой. Самуэль Маскевич описал теплую зиму в 1616 г.: «На св. Мартина² Вислу сковал лёд. Я выехал из Варшавы в день св. Андрея³ по льду, но на третий день после моего отъезда Висла вскрылась, и пока я ехал, снег сошел. Потом долго держалось такое тепло, что почти всю зиму мы ездили на возах» [2: 126].

Записи про аномальную погоду часто идут вместе с описаниями неурожаев, голода и эпидемий, что было следствием необычных погодных условий. Нередко эти записи сопровождаются сведениями об экстремальном поведении и действиях людей. Красноречивые воспоминания оставил Ян Цедровский: «21 марта 1656 г. напустил господь бог в разных местах Минского воеводства и в моем доме страшное множество полевых мышей, сначала на поле, а потом в сеновалах, амбарах и на азеродах ужасно портили зерно, вследствие чего сейчас же после такого нашествия мышей наступил великий голод, который продолжался вплоть до жатвы в 1657 г. Голодные люди ели кошек, собак и всякую дохлятину, а под конец резали людей и ели их тела, не давали даже человеческим трупам отлежаться в гробу. Всего этого я сам, незначительный человек, насмотрелся собственными глазами» [15]. К этой записи автор также сделал приписку, согласно которой, данные события затронули территорию современной Беларуси.

Это не единственная запись о последствиях эпидемии, которую оставил Ян Цедровский: «1658 год. Едва только в январе успокоилась эпидемия, которая началась в октябре 1653 г.; за это время зверь вволю напасся людскими трупами» [15].

Филипп Казимир Обухович (около 1600–1656) также оставил сообщение о холодах и последующих бедствиях: «Год памятный еще и тем, что с 1643 года держались большие холода и постоянные морозы; более чем до половины мая были неслыханные лютые морозы, снега. Большая недостача была среди бедного народа, несмотря на прошлый чрезвычайно неурожайный год, но и среди скота через нехватку корма были частые падежи. Господи Боже, отврати эти наказания от своего народа!» [2: 239].

Он же отметил большие морозы зимой 1649 г.: «Зима в Польше и Литве была настолько холодная, что в Кракове такие лютые морозы трудно было вспомнить. In februario et martio послы из наиболее отдаленных уездов возвращались санном путем» [2: 251].

Сын Филиппа Казимира, Михаил Лев Обухович (? – 1668) также оставил свои воспоминания. Он описал большую бурю в Москве 18 июня 1660 г., когда находился там в плену: «Расходилась неслыханная и неожиданная буря, и поднялся такой сильный ветер, что сносил крыши, кресты на церквях ломал. Во дворе, где мы остановились, полностью вывернул с одной стороны забор, словно сам Господь Бог готовил путь нашего освобождения. Та буря застала на муштре в поле пехотный полк солдатов, где – о чем мы узнали от самих московитов – изуродовала девяносто человек, некоторым оторвала руки, ноги, шеи» [2: 292].

Необычные животные

В дневнике новогрудского шляхтича Богуслава Казимира Маскевича (1625–1683 гг.) содержится описание встречи с рептилией необычно больших размеров на территории современной Украины⁴: «А осень была настолько погодная, как редкое лето бывает. По этой причине было так много гадов, особенно с погоревшей степи […] среди различных пресмыкающихся – ужей, гадюк, веретениц – наткнулись мы на такого сытого полоза, как рука человека между локтем и ладонью, и такого длинного, почти как копье. Говорят, он, как только услышит, что человек едет один на коне, даже самом быстром, догнав, обмотается вокруг лошади и человека и сейчас же, как шилом, проткнет ему горло (он глаз не имеет, а рот у него очень мал). Валашская хоругвь п. Александра Замойского, стражника, встретив, порубила его на куски, и когда потом подошли мы, то каждый отрезанный кусок дёргался так, как отдельный живой гад» [2: 163].

Религиозные и мифологические представления, образы и персонажи

Шляхтич из Витебщины Ян Антоний Храповицкий (1612–1686) оставил ценные свидетельства о культовом целебном валуне в Гродненской обл.: «Вчера ехал с Эйсмонтов, перед Берестовицей большей, за милю, показал мне мужик дырявый камень на холме, утверждая, что, если кто-нибудь бешеный три раза через эту дырку пролезет, каждый раз трижды обходя камень, тогда сразу неистовствовать перестанет, чему множество примеров приводил» [6: 158]. Запись интересна не только описанием культовых действий, но также своим контекстом. К сожалению, не совсем понятно, как выглядел камень. В нашем регионе ничего не известно про камни с такими отверстиями, через которые был бы способен пролезть человек. В то же время, о почитаемых камнях возле д. Горка Дятловского р-на Гродненской обл. рассказывают, что раньше они представляли собой конструкцию, через которую люди проходили или проползали на коленках три раза, чтобы излечится от болезней. Однако после того как под ней проехал пан на тройке, за которым бежал его слепой пес, конструкция обвалилась. Также упоминают историю о том, как данные камни «плакали», а люди собирали эту воду с целебными качествами. Кроме этого для лечения использовали мох с камней [14: 417–418]. Эдвард Зайковский в результате археологического изучения памятника обнаружил около каменной глыбы керамику ХVІ–ХVІІ вв. [3: 141]. Возможно, что подобный объект описывался Яном Храповицким. Культовые камни с тарелкообразными и чашеобразными углублениями характерны для балтской языческой традиции. Культовые действия с целью выздоровления (пролезть сквозь отверстие в дереве) также хорошо известны среди балтского населения. Подобные действия характерны и для белорусской традиции, что, по-видимому, является балтским наследием.

По нашему мнению, культовый объект, описанный Яном Храповицким, можно локализовать около д. Эйминовцы Берестовицкого р-на Гродненской обл., где археологи из Национальной академии наук Беларуси во время разведки в 2009 г. обнаружили холм⁵, который типологически напоминает известное Верховлянское святилище (между прочим, оно находится не так далеко от тех мест), но меньших размеров: сильно заросший холм имеет округлую форму размером приблизительно 8 на 10 м с довольно глубоким рвом. Скорее всего, это было святилище⁶, на котором еще в XVII в. происходили культовые действия, о чем свидетельствует запись Храповицкого. Примечательно, что и на Верховлянском святилище во время археологических исследований были обнаружены материалы XVII в. [4: 35]. То есть в данной местности мог быть анклав населения, которое в определенной степени сохраняло языческую традицию. Можно предположить, что функционирование данных культовых объектов в XVII в. было связано с так называемой «старолитвой» ¬¬– балтским населением и их славянизированными потомками, которые придерживались своей религиозной традиции. Об этом говорят не только балтские топонимы в данной местности, но и сведения письменных источников. «Старолитва» («Staralitwa») упоминается 4 апреля 1645 г. в визитации Берестовицкой парафии Слонимского деканата [5: 316]. Наличие «старолитвы» в XVII–XVIII вв. отмечается и в других местностях Брестчины и Гродненщины⁷, однако это уже тема для отдельного исследования.

Большой интерес представляет отрывок из записок Федора Евлашовского, который посвящен эпидемии в ВКЛ. Запись примечательна тем, что отражает ряд традиционных представлений, которые связаны с болезнями, в частности, мы видим персонификацию болезни в виде духа – «огнистого человека». Процитируем этот отрывок: «В 1566 году эпидемия в Княжестве была. В том же году осенью болезнь сильная в Вильне была. Я жил при там немало, видя доктора Серпца и других каноников и людей разных немало, которые также в той эпидемии остались живыми. А имея от упомянутого доктора предостережение, чтобы между другими вещами опасался испуга, ведь ради соблазна появляюсь там, где болезнь, но если бы что-то показалось, чтобы я вел себя вопреки тому безопасно, не опасаясь того, и хорошо себя чувствовал, и то должно было сгинуть.

И так я, приняв для себя решение, двигаясь из Вильни домой, именно в Дорогово, ночуя в овине, уже на рассвете, увидел в доме огненного человека, к которому бросился, он также шел ко мне и, сойдясь с ним среди дома, схватил в пылу нож и ударил его. А он, пропавший, в том же углу появился и снова шел ко мне. А я бросил в него шапкой и открыл окно, так как уже светало. И то сгинуло. А там, в доме, был хозяин с женой и слуга дорожный. Но этого не слышали.

Потом я боялся ехать домой, понимая, что заразился, поэтому решил там оставаться дольше, для чего и причина мелкая нашлась: потерялось у меня ружье с футляром с воза моего в овине, о котором я проводил расследование копным обычаем. А прежде рассказал всем о том призраке. […] Затем невеста, старая шляхтянка, когда я ей сказал о том призраке, и что, мол, боюсь, как бы где не заразился (ведь и в Новогрудке была эпидемия), она мне говорит: «Не бойся, не болезнь!». Но, показав недалеко свой домик, «Из окна, – говорит, – видела, как летавец приходит к той невесте хозяйской».

И так, будучи ею предостереженным, ехал я домой, где по милости Божией вместе со всеми был здоров. Одно же потом, через три четверти года, начало со мной во сне случаться очень досадное удушье. И называли врачи ту болезнь инкубусом. И лечили меня от того в разных местах. Но, хотя уже и не так часто, как было поначалу, однако же, через всю свою жизнь я чувствую в себе ту напасть» [7: 7–8].

В записи содержатся типичные представления о летавце как о духе, который посещает женщин и способном вступать с ними в сексуальную связь. Также известно, что под летавцем мог пониматься метеор, огненный змей. В то же время, в белорусских фольклорных текстах XIX–XX вв. полонизм летавец не был широко распространен. Федор Евлашовский еще раз упоминает при описании событий, последовавших после того как 27 мая 1577 г. повесился шляхтич Василий Рогачовский, что видел вместе с другими очевидцами летавца не только ночью, но и днем: «…и знову в Ляховичах, мелем се не добре не спаню, а летавцам што начастсй видел, но толко в ночи, але и ве дне, же и иншие люди, при мне будучи, видели; мне теж не див было: надивнейший припадок, о котором в року 1566 писалем» [7: 17–18].

Также в предыдущем отрывке обращает внимание обозначение болезни, от которой страдал автор мемуаров, термином «инкубус», что связано с представлениями об одноименном духе, который во сне душит человека своим телом. В белорусской мифологии западноевропейскому инкубусу типологически соответствует мара. Белорусский этнограф Николай Никифоровский отмечал: «Обыкновенно мара садится на грудь, или горло спящего и начинает давить, причём, затрудняя дыхание, делает это с минутными ослаблениями, чтобы насладиться ещё большими муками жертвы после передышки» [8: 63].

Следующий большой фрагмент принадлежит авторству Самуэля Маскевича, который подробно описал историю явления чертей одному шляхтичу в 1613 г.: «В роте пана Скумина служил Войтек Брезицкий из Песков возле Люблина, страшный гуляка: пил с каждым, из-за чего стал помешенным и не знал, то ли день, то ли ночь, мог месяц не менять белья и ходить по городу, прикрывшись одной епанчей. Приехали были за ним дьяволы. Спал он обычно в зале, рядом с ним – какой-то Репницкий, его родственник, который служил на своем коне в его отряде, а также парень-слуга. Парень спал как ребенок, не слышал всего, только под конец. А тот Репницкий подробно описал, как было, что подтвердил и Брезицкий. Как раз в полночь слышат оба, будто едет воз по улице, а потом сворачивает к их усадьбе и – прямо на лестницу. Запряженный четырьмя лошадьми воз останавливается у кровати Брезицкого. Затем кто-то, спустившись с воза, говорит: «Меня прислали сюда за тобой, поэтому садись!». Он, будучи франтом, не теряя уверенности, отвечает: «Не езжу я, дьявол, на четверке!». А тот: «Вот тебе и шестерка». И, правда, прекрасный цуг в телеге! Брезицкий, чтобы избавиться от него, отвечает: «Плохой воз подготовлен: нет азиатских ковров». Но махнул [дьявол] платком, и все [появилось]. Здесь уже не было, как отговориться. Дьявол принуждает, чтобы немедленно садился; а тому не хочется. Тем временем [дьявол] привязал в ногах к ножке кровати веревку и потащил вместе с Брезицким. Того охватил ужас, душа чуть не вылетела из тела, кричит: «Парень, парень!». Но в головах некая старуха в белом начала защищать его, и сказала: «Этот человек еще не твой, иди в ад!». А дьявол Брезицкому: «Какую жизнь ты ведешь?». Показал ему все грехи от рождения, напомнил о множестве любимых развлечений и сказал: «Вот, зовешь сейчас парня, а вчера избил его за то, что пошел на вечернюю молитву в храм. Он лучше, чем ты». Затем, видя, что не может сладить с [лицом] в белом, вынул из воза копченого карпа и дал Брезицкому, сказав: «Ешь это со своими полковниками» (т.е. с Понятовским, Григорием Униховским и Крешем – каждый из этой троицы имел свое отдельную, невесть какую веру). Тут запел петух, и все исчезло. Ни жив, ни мертв, он едва дождался дня, а на рассвете – к монахам-бернардинцам. Недели две не выходил от иезуитов, исповедовался, причащался, а все равно где ни повернется, то [дьявол] предстает ему перед глазами в разных обличьях – то собакой, то котом, – не оставляет его в покое. Уже и экзорцизм читали над ним священники, уже и вино зарекался пить; чуть оправился через полгода. Однако потом еще больше начал пить мальвазии⁸, чем раньше вина» [2: 105–106].

Запись сама по себе интересна своими деталями и имеет параллели в этнографических источниках. Черт в образе животных часто упоминается в фольклорных нарративах. Мотив, когда нечистая сила приходит к кому-то, а другие спят в этом же доме и ничего не видят и не замечают, также известен, например, в рассказе «Белая сорока» в составе произведения «Шляхтич Завальня» Яна Барщевского [1: 183–184]. Не менее интересно упоминание о старой женщине в белом, которая не позволила чертям забрать человека. К сожалению, не указывается, кто это был. С ее слов следует, что она знает участь человека и его предначертанную судьбу, поэтому отгоняет дьявола. Этот образ напоминает фольклорные описания Доли, которая определяет и знает судьбу человека с рождения и следит за ее исполнением.

Иллюстрация к рассказу «Белая сорока». Рис. Валерия Славука.

 

Отдельную группу сообщений составляют сведения о колдовстве. В воспоминаниях Яна Цедровского читаем: «16 февраля 1648 г. я женился на Марианне Швейковской [...] А через несколько дней после моей женитьбы вышла замуж и мать моя за его милость пана Филона Тышкевича, который был минском земским судьей. Но не долго, всего несколько недель прожил с моей матерью его милость пан судья, так как в скором времени уехал из Айнарович в свое имение в Логойск, там его настигла какая-то меланхолия, ввиду ее он ранил себя саблей, хотя и не опасно для здоровья, однако умер от раны. Все люди думали, что причиной смерти его милости были чары неких белых голов⁹» [15].

Самуэль Маскевич в описании событий 29 марта 1611 г. отметил, что во время боя в Москве воины Речи Посполитой пытались поджечь дома, чтобы нанести ущерб врагам, но долго ничего не получалось, что было воспринято в качестве проявления колдовства со стороны московитов: «Воины подожгли один дом, который никак не хотел загораться (я уверен, что огонь был зачарован, так и второй, и третий, и десятый раз было [то же самое]): то, чем поджигали, сгорало, а дом – целый. Дошло даже до смолы, пакли, смолистой лучины, и то чуть занялся огонь» [2: 72].

Богуслав Маскевич оставил рассказ об осаде российскими войсками Ляховичского замка в 1660 г., в котором упоминается мельник-колдун: «В мае, когда Хованский готовился ко второму штурму, обмолвился как-то городищенский мельник, чародей, выпивая в Городище с московитами: «Если бы я захотел, то показал бы Хованскому такой способ, что он сразу захватил бы Ляховичи» [...] Предатель попросил только, чтобы ему выделили и людей для работы и все, что потребуется. Хованский обещал всяческое содействие. Тогда тот пообещал для начала сделать такую лестницу на винтах, по которой одновременно могли перемещаться 2000 человек. Потом сказал, что заговорит¹⁰ все замковые ружья и пушки, что вынужден был продемонстрировать в присутствии Хованского на московской пушке: когда заколдовал пушку, та не смогла никак выстрелить. Чему Хованский был несказанно рад, понимая, что то же самое сделает и с замковой артиллерией. Но милостивый Господь Бог не дал злу взять верх. И обещал тот мельник наслать на осажденных снег с градом, который хоть и пошел на них, но не дал обещанного результата [...] Тогда ночью Хованский начал общий штурм, но лестницу, сделанную городищенским мельником, никак не могли сдвинуть из-за большого размера сооружения. Сначала, однако, тот мельник, трижды обойдя вокруг, опоясал замок суровой ниткой. Но сатана ничего не смог противопоставить Божьей силе, так как [наши] мужественно оборонялись и наносили неприятелю большой вред, поэтому он снова должен был отступить в большой конфузии. Во время того штурма убили несколько усатых баб, которых наши видели позже, прогуливаясь» [2: 218–219, 221].

Осада Ляховичского замка в 1660 году. Гравюра XVII века. В правой части можно заметить некое осадное орудие в виде лестницы.

 

В данном фрагменте отражено типичное белорусское народное представление о мельниках, которые считались сильными колдунами (как и представители других ремесленных профессий). Городищенский мельник представлен автором как очень сильный чародей, который способен заколдовывать оружие и управлять погодой. Также обращает на себя внимание момент, когда мельник опоясал замок нитью. Описания подобных действий (окружить нитью поселение) встречаются в этнографической литературе, правда, в контексте защитных обрядовых действий. Кроме того, он показан и как инженер-изобретатель нового осадного орудия, что является яркой характеристикой личности Городищенского мельника.

Мифологические представления о средневековых курганах отражает запись Михаила Обуховича про 1664 г.: «16 ianuarii. Прошли добрых пять с половиной миль к московской деревне, называемой Лобово. Видели по дороге могилу при тракте, очень длинную, более 20 саженей. Каллаур¹¹ сказал нам, будто здесь лежит какой-то герой, называемый Волотом, который был настолько велик, что его рост равнялся (длине) могилы. За давностью времени люди не знают, кем был тот Волот и когда он погиб, и по каким причинам, только per traditionem¹² говорят крестьяне, что это должен был быть какой-то святой человек, как рассказывают старшие молодым, кто-то вроде киевского Чеботка в Пещерах¹³» [2: 331]. Подобные представления о захороненных больших людей в курганах и сегодня фиксируются этнографами в белорусских деревнях.

Эта запись интересна еще и тем, что содержит упоминание об Илье Муромце, которого называли «Чеботок» (сапог). По преданию, Илья Муромец встретился с врагами в момент, когда обувался. Он успел надеть только один сапог, а вторым защищался от нападающих и победил.

Мемуарная литература также отражает религиозные представления населения своего времени. В дневнике Самуэля Маскевича описываются некоторые особенности повседневного религиозного сознания жителей Смоленщины: «В вопросе веры среди простого народа [царит] большое невежество. Когда король подошел к Смоленску, окружающий люд начал убегать со скотом в леса, беря с собой из дома и иконы, на которые возлагает чрезмерные надежды. Поэтому если наши, ища в лесу пищи, натыкались на них и отбирали скот, они, гневаясь на иконы, в знак позора развешивали их на деревьях перевернутыми, говоря: «Мы молимся вам, а вы нас от Литвы не уберегали». А другой, если ночью вор вывел из его сарая вола, схватил со стены икону и бросил через окно на сарай (а та упала в навоз) и сказал: «Я тобе молюся, а ты мене от татя не боронишь». Если [московит] просит solenniter (торжественно) кого-либо о чем-либо, он не говорит во имя Бога или Христа, но во имя Николая» [2: 37]. Здесь нужно отметить цитату с обращением местного жителя к иконе, в которой прослеживаются белорусизмы. Кроме того, о значимости культа Св. Николая в Восточной Европе писали многие авторы XVI–XVIІ вв. Например, Пауль Одерборн писал о Подвинье: «все русины чествуют святого Николая, как Бога, и во всех их домах можно увидеть его икону» [10].

Также в мемуарной литературе прослеживается сюжет наказания за грехи. Ян Цедровский описывает погром протестантов в Вильнюсе, который совершили католики, и его последствия: «3 апреля 1682 г. в пятницу по внушению лайолитов, или отцов иезуитов, и по их совету его милость пан Пац, воевода виленский, великий гетман Великого Княжества Литовского, позволил снять крест с евангелического собора, расположенного в предместье за Трокскими воротами. Вслед за снятием креста под руководством иезуитов студенты вместе с толпой мещан насильно напали на собор, разрушили его и дома, в которых жили евангелические ксендзы. Книги пожгли, а ксендзов, которые от страха попрятались под гробы усопших людей, вытянули и издевались над ними. Невинное дитя, которое еще было в пеленках, они бросили в огонь. Его чуть живого выхватили из огня, но оно потом умерло. Соборное серебро и колокола забрали, захватили и соборные запасы, которых было немало, они все взяли. Ни больнице, ни уважаемым больничным женщинам не было от них никакой пощады, все, что находили, грабили, а больницу и всю кирпичную стену, обнесенную вокруг могильника, разрушили. Трупы умерших людей вытаскивали из гробов и бесстыдно издевались над ними, жгли, мертвых мужчин клали на мертвых женщин, говоря: «плодитесь и размножайтесь». От тех трупов, что жгли на могильнике, был страшный смрад по всему городу. Язычники никогда так не издевались над телами христиан, как они издевались там. Вместе с ними был какой-то иезуит, инкогнито с закрытым лицом, чтобы его не узнали. Но, видимо, господь бог не задержался отдать должное за такие страшные издевательства авторам этой неслыханной злости. Наутро после разрушения собора его милость пан Пац, воевода виленский, гетман Великого Княжества Литовского, по которому скорбит король и вся Речь Посполитая, загрустил и почти внезапно скончался» [15].

Самуэль Маскевич описал в 1611 г. так называемый «Царь-колокол», отлитый во времена Бориса Годунова: «Неподалеку от той церкви есть колокол, вылитый исключительно ради гордыни; чтобы выглядел более значимо, его поставили на деревянное возвышение в 2 сажени высотой; язык этого колокола тянут 24 парня. Незадолго до нашего ухода [из Москвы] этот колокол наклонился в сторону Литвы, в чем они (московиты) увидели для себя добрый знак; и на самом деле вскоре от нас избвились» [2: 68]. Как видно, памятник благодаря своей значимости в глазах местного населения, выступал в качестве предвестника будущих событий.

Достойно внимания описание смертной казни Михаила Пекарского в Варшаве за покушение на короля Сигизмунда Вазы 17 ноября 1620 г. Шляхтича, которого считали сумасшедшим, четвертовали, а останки сожгли на костре. Затем на месте его казни в Новом Мясте в Варшаве якобы наблюдалось сияние, напоминавшее зажженную свечу: «Утверждали поздней разные люди, в основном женщины-торговки, что на том месте несколько ночей подряд было видно сияние, как от зажженной свечки. Правда ли это, не знаю, так как сам этого не видел, но слышал от разных людей» [2: 138].

***

Упомянутые в статье сообщения являются важными источниками по изучению ментальности и духовной культуры населения XVI–XVII вв. Данные записи свидетельствуют о довольно широком круге интересов авторов того времени. Вместе с тем, нельзя не заметить, что внимание и людей XVI–XVII вв., и наших современников, привлекало все необычное. В этом плане мы не сильно отличаемся от наших предков.

Все рассматриваемые здесь сообщения свидетельствуют о том, что для человека XVI–XVII вв. мифологический мир был так же реален, как и окружающая его повседневная среда. Мифологические персонажи являлись неотъемлемой частью действительности, с которой человек сталкивался на протяжении всей жизни. С учетом этого обстоятельства, следует сделать оговорку. Для людей в изучаемый период мифологические герои и явления хоть и относились к «чужому» миру, однако вписывались в известную мировоззренческую модель, занимали в ней свое место и имели свои функции, и с этой точки зрения они были понятны и не относились к категории необъяснимого. Что, правда, не исключало того, что к данным явлениям относились с удивлением, благоговением или страхом.

Следует отметить, что мемуары оставляли авторы, принадлежавшие к аристократии, однако зафиксированные в их текстах верования и взгляды не отличаются от тех, что были известны крестьянам. Характерно, что описываемые в мемуарной литературе сюжеты имеют прямые аналоги в фольклорных записях XIX–XXI вв., что свидетельствует о преемственности и непрерывном развитии белорусской традиционной культуры со времен Средневековья до наших дней.

Примечания

1. Мостовничий – должностное лицо в ВКЛ в XVI–XVIII веках, ведшее надзор за мостами и переправами в повете.

2. 11 ноября.

3. 30 ноября.

4. Точное место не указано. Отмечается, что автор после похода в степь вернулся в Лохвицу (Полтавская область, Украина).

5. Автор выражает благодарность научному сотруднику Института истории НАН Беларуси Кенько Павлу Михайловичу за предоставленную информацию.

6. Культовый характер объекта нуждается в подтверждении в ходе археологических исследований.

7. Также ещё раз напомним, что около святых камней у д. Горка Дятловского р-на археологи обнаружили керамику ХVІ–ХVІІ вв., что свидетельствует о почитании объекта в те времена. Дятлово находится между Лидой и Слонимом, в окрестностях которых письменные источники также упоминают «старолитву» в данный период.

8. Одна из разновидностей виноградного вина.

9. Белыя галовы – женщины.

10. Зачарует при помощи заговора.

11. Проводник.

12. Традиционно.

13. Киево-Печерская лавра.

Литература

1. Баршчэўскі, Ян. Шляхціц Завальня, або Беларусь у фантастычных апавяданнях / Ян Баршчэўскі. – Мiнск: Мастацкая літаратура, 1990. – 383 с.

2. Дыярыушы XVII стагоддзя (1594–1707 гады) / уклад., пер. з пол. мовы А. У. Бразгуноў; ред. кал.: А. У. Бразгуноў (старш.) [і інш.]. – Мінск: Беларуская навука, 2016. – 468 с.

3. Зайкоўскі, Э. М. Познесярэдневяковыя язычніцкія свяцілішчы і культавыя аб’екты / Э. М. Зайкоўскі // Археалогія Беларусі. Т. 4. Помнікі XIV–XVIII стст. – Мiнск: Беларуская навука, 2001. – С. 139–142.

4. Зайкоўскі, Э. Даследаванне свяцілішча ля в. Верхаўляны / Э. Зайкоўскі // Матэрыялы па археалогіі Беларусі. – 2002. – № 5. – С. 33–40.

5. Камунтавічэне, В. Насельніцтва Ельненскай парафіі ў XVII ст. («Старая Літва», або ятвяжскі след у Віленскім біскупстве)» / В. Камунтавічэне // ARCHE. – № 5. – 2016. – С. 310–321.

6. Мальдзіс, А. Беларусь у люстэрку мемуарнай літаратуры XVIII стагоддзя: Нарысы быту і звычаяў / А. Мальдзіс. – Мiнск: Мастацкая літаратура, 1982. – 256 с.

7. Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси / пер. К. Мельнік; под ред. В. Антоновича. – Киев: Тип. Корчак-Новицкого, 1896. – Вып. 2. – 438 с.

8. Никифоровский, Н. Я. Нечистики (Свод простонародных в Витебской Белоруссии сказаний о нечистой силе) / Н. Я. Никифоровский. – Вильна, 1907. – 103 с.

9. 9. Нікалаеў, М. В. Гісторыя беларускай кнігі / М. В. Нікалаеў. – Мінск: Беларуская энцыклапедыя, 2009. – Т. 1: Кніжная культура Вялікага княства Літоўскага. – 423 с.

10. Одэрборн, П. Праўдзівы і грунтоўны аповед пра веру русаў / П. Одэрборн // Беларускі Гістарычны Агляд. – 2005. – Т. 12. Сш. 1–2 [Электронны рэсурс]. – Рэжым доступу: http://www.belhistory.eu/pa%D1%9El-oderborn-pra%D1%9Edzivy-i-grunto%D1%9Eny-apoved-pra-veru-rusa%D1%9E/. – Дата доступу: 13.11.2017.

11. Святский, Д. О. Астрономия Древней Руси / Д. О. Святский; предисл., коммент. и доп. М. Л. Городецкий. – М.: Рус. панорама, 2007. – 663 с.

12. Скварчэўскі, Д. Астранамічныя веды і ўяўленні насельніцтва Вялікага Княства Літоўскага ў XV–XVIІІ стст. / Д. Скварчэўскі // Беларускі гістарычны часопіс. – 2015. – № 5. – С. 11–19.

13. Субботина, Н. М. История кометы Галлея / Н. М. Субботина. – СПб.: Тип. т-ва «Обществ. польза», 1910. – 157 с.

14. Традыцыйная мастацкая культура беларусаў / А. М. Боганева [і нш.]; агул. рэд. Т. Б. Варфаламеевай. – Мінск: Выш. шк., 2006. – Т. 3. Гродзенскае Панямонне. – Кн. 2. – 736 с.

15. Цадроўскі, Я. Успаміны Яна Цадроўскага, запісаныя яго ўласнаю рукой у XVII ст. / Я. Цадроўскі // Гісторыя Беларусі IX–XVIII стагоддзяў. Першакрыніцы [Электронны рэсурс] – Рэжым доступу: http://www.starbel.narod.ru/cadr.htm. – Дата доступу: 08.11.2017.

16. Kronk, G. W. 16th Century Comet Orbits / G. W. Kronk // Cometography – 2000 [Electronic resourse]. – Mode of access: http://cometography.com/orbits_16th.html. – Date of access: 03.10.2017.

Об авторе: Скворчевский Дмитрий Вячеславович, кандидат исторических наук, Минск.

Доклад был прочитан в рамках конференции «Уфокома» – «Белорусская Магония: странное и загадочное в дореволюционной белорусской печати» (Минск, 18 ноября 2017 года).